Прошло 67 лет, но события того дня – 14 июня 1949 года – так поразили меня, семилетнего ребенка, что сохранились в памяти до мельчайших подробностей.           Жили мы в Тбилиси на улице Вознесенской (Давиташвили), прямо напротив дома Туманяна, на верхнем этаже красивого трехэтажного здания с висячими узорными балконами. Состояла наша семья из бабушки, дедушки (родителей мамы), мамы, папы, моей 13-летней сестры и меня. 

Звуки шли отовсюду, были они полны теплых, радужных красок и, перебивая друг друга, они накапливались и сливались в причудливые картины огромных горных массивов, безбрежных океанских водяных глыб, устрашающие, а порой просто странные шушуканья громадных вековых деревьев на берегах полноводных рек и тихих горных озер. И весь этот поток причудливой музыки умещался в головке четырехлетнего малыша из обычной среднего достатка английской семьи. Малыш был сверхчувствительным к звукам музыки, к шуму вокруг  и особенно к причудливым музыкальным картинам, раздающимся из радиоприемника и телевизора.

Два подслеповатых глаза, костлявое тело и вечная метла в руках. Вот вам и вся тетушка Карука.- Карук! – она всегда кричала из-за двери. Глаза ее были совсем никудышные: иногда она принимала растянутый на противоположной стене кусочек материи или солнечный зайчик за Карука.КАРУК БЫЛ ЗАНЯТ ТЕМ, ЧТО МАСТЕРИЛ НА КРЫШЕ, рядом с чердаком, воздушного змея. Прикрепив одну к другой две дощечки, прилаживал листы бумаги, свивал хвост. Ему нужна была длинная прочная нить, чтобы воздушный змей взмывал высоко, достигал верхушек тополей, до самой горы. Он знал, где тетушка хранит свои нитки. И смастерив воздушного змея, он стал совершать странные прыжки: интересно, нельзя ли сделать так, чтобы он оседлал своего змея, уселся на него верхом, чтобы ветер поднял его выше тополей, чтобы был летний полдень и чтобы работающие в поле односельчане удивленно бросали свою работу: будь то жнецы или косари или жующие свою жвачку волы, собаки на улицах села, куры на каменных оградах, женщины, развешивающие выстиранное белье на крышах, - одним словом, все, все – в страхе и удивлении – должны были смотреть вверх, должны были узнавать его: "Да ведь это же Карук, сын Сако!", должны были восклицать: "Это же просто чудо! Чудо!" И ему не было бы дела до того, что у двери стоит его тетушка с метлой в руках и грозится. Среди всего этого наблюдавшего народа непременно должна была видеть его со своей крыши и Маран.